Горошек

Теперь он постарел, стал тучным и неповоротливым - тяжелая поступь, тяжелый взгляд…
взор, оторванный от неба.
А когда-то был весел, легок, беззаботен - громко читал стихи, размашисто и манерно жестикулировал, - если кому и подражал - то лишь одному ветру.
Он хотел прожить ярко… и недолго.
Таким вот я его и запомнил.

Именно таким она его встретила: неподдельным, искренним, распахнутым настежь - в белой накрахмаленной сорочке, с алым шелковым арканом вокруг шеи - выразительно декламирующим стихию.
- Знаете, а Вашему горошку не хватает косоротиков и глазок - не помешают и ушки, но мы ведь не станем усложнять. Правда?
Она улыбнулась:
- Ах, как хороша я буду - вся в косоротиках!
- Вы и так прекрасны, - тихо промолвил он.
- А почему косоротики?
- Ну, так точнее выражается внутреннее состояние круга, правдоподобнее…
- А! Угу… мне понятно, - кивнула она, крепко сжав губы,- и тут же взорвалась звонким смехом.
Алиса была кареглаза и смугла, с иссиня-черными волосами - ровная челка и хвостик наугад; стройная фигурка - платье морской волны в желтый горошек с кружевным воланом - так хороша, так свежа…
Его глаза отрицали линию горизонта, и это окончательно убедило ее в истинности вещих снов.
Ей вдруг почудилось, что с ним она готова совершить прыжок - прыжок за кромку бытия, - что в то время полагалось считать бытием - я уже не помню.
Знаю одно: им было по восемнадцать - годы великих планов и мудрости не по годам.
Они бродили по бульвару, раскачивая качели сплетенных рук, шутили над вычурной архитектурой: «романтичный кондитер назюзюкался рому», ели мороженое и кормили голубей, в зеркальной прохладе бассейна считали облака.
Он подарил ей книжечку в мягком переплете - одного малоизвестного польского поэта.
- Здесь совсем, совсем нет запятых, здесь так легко скользить душой. Ведь у нас никогда не будет запятых. Правда?
- Правда, - ответила она, совершив пируэт возле витрины, и добавила, полистав книжку:
- Зато так много, много, многоточий…
День подходил к концу. Солнце уже отражалось лишь в окнах верхних этажей.
Их разлучил дождь и географический атлас.
Алиса махала на прощание рукой, разгоняя сомнения и непогоду. Он пытался подыскать рифму к слову перрон. Репродуктор желал всем счастливого пути - пирожки остались только с картошкой.
Прошел месяц или два. Встреча не состоялась. Проводница передала ему книжку в мягком переплете и нежно, по-матерински, улыбнулась. В поэтическом сборнике лежал листок в клетку: «Я - другая… не жди », - и было вырвано несколько страниц.
Защемило в груди, зашумело в голове. Он взял в руку карандаш и нарисовал в одной из клеточек смешную рожицу, потом задумался - и дорисовал оттопыренные уши.
- Вот так,- сказал он и добавил:
- И нарекаю тебя именем Алексей!- и как-то криво, нервно улыбнулся. Пошел дождик, затем ливень.

Я не читал его последних стихов. Было время, он печатался в многотиражке, потом все незаметно прекратилось - растворилось за кромкой бытия…
Теперь уж я определенно знаю, что означает это слово - хотя, порой, и сомневаюсь…
Возможно ли, в квадрат вписать окружность, со всей полнотой внутренних переживаний?